Но Новый год все-таки наступил. Цифра на календаре поменялась. Время шло — и ничего с этим нельзя было поделать. Мне скоро исполнится пятьдесят один. Юханнесу уже исполнилось шестьдесят четыре — редко кто из «ненужных» доживал до этого возраста. Но он не выглядел на свой возраст, а я — я чувствовала себя, как никогда, молодой. Наверно, это влюбленность так действовала на меня, ощущение того, что ты любишь и любима, что ты нужна кому-то.
Мой роман был в принципе завершен. Оставалось только кое-что подправить. Я читала и правила, читала и правила, не в силах остановиться.
Юханнес подсмеивался надо мной, называя наседкой. Как-то вечером мы лежали в постели.
— А у тебя разве не так? — спросила я. — Когда ты почти закончил и знаешь, что скоро тебе придется расстаться с книгой, чтобы приняться за новую.
— Бывает.
— Вот видишь! А сам надо мной смеешься! — Я шутливо ущипнула его за сосок.
— Потому что это забавно! — ответил он и ущипнул меня в ответ.
— Ай! — вскрикнула я.
— Я же не сильно!
— Нет.
— Тогда чего ты вопишь?
— Потому что это забавно, — ответила я, и через секунду он уже накрыл меня своим телом.
Ночью мне приснился новый сон с Джоком на пляже, где Джок иногда превращался в Юханнеса, который бежал ко мне навстречу с распростертыми объятиями, а ветер бил мне в лицо. Иногда не я, а Юханнес бросал палку, а Джок приносил ее нам, и мы хвалили его, называя хорошей собакой. Потом мы оказались дома, и Юханнес снова развешивал фотографии, а когда я спросила, что это за фотографии, он ответил: «Разве ты не видишь? Это наши дети».
Сон был таким реальным, таким осязаемым, словно нам обоим снился один и тот же сон и мы говорили во сне друг с другом о фотографиях.
На следующий день я закончила работу над романом, записала его на диск и вложила в конверт с указанными на нем названием и моей фамилией. Что с ним делать дальше, я не знала и оставила просто лежать на столе.
Я сразу принялась за новую книгу. Начинать было тяжело: все новое мне всегда давалось с трудом. Я словно поднималась в гору на старом ржавом велосипеде, с трудом поворачивая педали и боясь, что цепь в любой момент не выдержит и лопнет.
Кроме того, в последнее время я начала сильно уставать. У меня кружилась голова, и временами меня подташнивало. Сперва я решила, что дело в новом эксперименте, в котором я теперь участвовала — снова связанном с тренировками, чему я была очень рада, потому что мне не нужно было глотать таблетки и колоть уколы. А ведь бывали еще эксперименты с вредными газами. На этот раз они измеряли мышечную деятельность и потребление кислорода. После первых измерений мне сообщили, что физическая форма у меня как у двадцатилетней. Но по прошествии нескольких недель я чувствовала себя такой усталой, что испугалась, что мне не хватает витаминов и минералов. Я старалась есть как следует и много пить, но ничего не помогало.
Однажды утром меня разбудил приступ тошноты. Я бросилась в туалет, где меня стошнило. Прополоскав рот, выпив стакан молока и съев бутерброд, я почувствовала себя немного лучше.
Весь день я чувствовала себя бесконечно усталой, а вечером меня снова стошнило. Я немного поела, и мне стало лучше, но утром тошнота вернулась.
Так продолжалось пару недель, пока однажды после обеда меня не осенила мысль пойти в аптеку и попросить тест на беременность.
Аптекарь очень удивился.
— Не знаю, есть ли они у нас, — сказал он и исчез в подсобке. Его долго не было, но в конце концов он вернулся, держа в руках коробку с тестами на беременность для проведения в домашних условиях.
Я вернулась домой. Ночь я провела одна, а на утро сделала тест. Результат оказался положительным. Поразительно. Невероятно. Я была беременна. Мы с Юханнесом ждали ребенка.
Тем утром я не могла писать. Только ходила взад-вперед по квартире. В спальню, из спальни — в гостиную, вокруг стола и к дивану, оттуда — к письменному столу. Постучав по клавишам и постояв перед картиной Майкен, я пошла к холодильнику, открыла дверцу, снова закрыла, налила себе стакан воды, обошла стол, отставила стакан, не сделав ни глотка, снова прошла в спальню и обратно. Было бы в квартире окно, я, наверно, остановилась бы перед ним, чтобы собраться с мыслями, но окон в отделении не было.
После обеда у меня была тренировка, после которой я вернулась домой, чтобы поспать часок, но мне это не удалось из-за тошноты и из-за нервозности. Я была слишком взволнованна. Слишком счастлива.
И тогда я пошла к Юханнесу. Вошла и прямо с порога объявила:
— Теперь я знаю, почему я чувствовала себя так плохо! Точнее, почему я чувствую себя так плохо!
— Да? — нахмурился Юханнес.
— Я беременна! Ты станешь отцом!
Сперва он, конечно, решил, что я шучу. Но когда понял, что я говорю серьезно, взял мою руку в свои и поцеловал. Потом поцеловал меня в лоб и прошептал:
— Моя любимая.
Он обнимал меня, прижимал к своей груди и продолжал шептать снова и снова.
— Моя любимая, моя любимая.
Когда Юханнес выпустил меня из объятий, я заметила у него на глазах слезы. Я решила, что он растроган.
Но позже, после занятий любовью, когда мы лежали в темноте, я услышала, как он плачет. Тихо, почти беззвучно. Я легла на бок, погладила его по щеке и спросила, что с ним.
— Я плачу, потому что я счастлив, — ответил он.
Но голос у него был грустный.
Тогда я рассказала ему о моем сне, о Джоке на пляже, о нашем доме и о фотографиях, которые он развешивал на стене.
— Какой красивый сон, — прошептал Юханнес.