Биологический материал - Страница 38

— Он может стать реальностью, — прошептала я.

Но он только обнял меня и так крепко прижал к себе, что у меня перехватило дыхание.

22

Когда я в следующий раз пришла на тренировку, мне велели тут же идти в поликлинику. Я сразу поняла зачем. Разумеется, камеры не могли не зафиксировать мой визит в аптеку и разговор с Юханнесом.

Меня проводили в отдельный кабинет, где сидели врач Аманда Юнсторп и начальник отделения Петра Рунхеде. Они сидели рядом за одним столом, Аманда в белом халате, Петра в своем обычном красно-коричневом костюме.

— Присаживайтесь, Доррит, — вежливым, но серьезным тоном сказала Петра.

Я села на стул напротив.

— Нам стало известно, что ваш тест на беременность дал положительный результат.

— Да.

— Вам необходимо пройти гинекологическое обследование.

— Разумеется.

— Лучше всего, если мы сделаем это прямо сейчас, — напряженно сказала Аманда и поднялась со стула. Мне внезапно стало тревожно. Не из-за осмотpa, нет, я уже давно перестала бояться врачей. Нет, что-то в глазах врача, что-то в голосе Петры меня встревожило. Что-то определенно было не так.

— Следуйте за мной, — попросила Аманда и провела меня в соседнюю комнату, которая оказалась кабинетом гинеколога с гинекологическим креслом и столом, на котором был компьютер с темным экраном. На специальной подставке лежал поднос с инструментами.

— Раздевайтесь по пояс, а я пока позову сестру, — велела Аманда.

Я лежала в кресле с широко раздвинутыми ногами. Аманда одной рукой ощупывала мое влагалище, другой слегка нажимая на низ живота. Все это время она сыпала терминами по латыни, которые медсестра прилежно записывала на бумагу. Убрав руки, она сказала:

— Да, вы беременны. Вы принимали участие в экспериментах с гормонами?

— Насколько мне известно, нет, — ответила я.

— Тогда это действительно экстраординарный случай. Обычно после сорока пяти лет забеременеть в принципе невозможно. Даже если у женщины продолжаются менструации, фертильность ее снижается почти на сто процентов.

— Я знаю.

— Это обычно, — добавила она.

— Я знаю, — повторила я, гадая, скоро ли мне раз решат встать с кресла.

— При обычных обстоятельствах, — продолжала Аманда, все еще стоя между моими широко раздвинутыми ногами, словно она обращалась не ко мне, а к моей вагине, — организм просто-напросто больше не производит яйцеклетки — даже при наличии менструаций.

— Я знаю, — повторила я. — Можно мне одеться?

— Конечно. А потом мы должны вернуться к Петре. Нам предстоит серьезный разговор.

Мы снова оказались за столом. Петра посмотрела прямо на меня.

— Вы понимаете, что для нас это шок, — начала она.

— Для меня тоже, — улыбнулась я.

— У вас… — Петра прокашлялась, — вы можете выбирать из двух вариантов, Доррит.

— Что значит выбирать? — сказала я. — Если вы думаете, что я сделаю аборт, вы жестоко ошибаетесь. Никогда, слышите, никогда я не позволю убить моего ребенка!

Еще когда я жила в обществе, одна из моих подруг забеременела в сорок семь лет. Ее звали Мелинда. Ей посоветовали сделать аборт. Она рассказала мне, что всем женщинами, забеременевшим после сорока лет, независимо от того, рожали они раньше или нет, советуют сделать аборт «на всякий случай». И это неудивительно, потому что с возрастом возрастает риск родить неполноценного ребенка, а также увеличивается вероятность того, что во время беременности возникнут осложнения, а роды будут преждевременными и тяжелыми. Если при этом отцу ребенка тоже много лет, высок риск того, что ребенок, когда вырастет, будет страдать шизофренией.

Тем не менее, несмотря на большой возраст — мой и Юханнеса, — вероятность рождения неполноценного ребенка была очень мала. Какие-то доли процента. Дело было в другом. Дети, родившиеся раньше срока, неполноценные и больные, стоили обществу огромных денег, и чтобы свести эти затраты к минимуму, врачи и рекомендовали делать аборт.

Мелинде сообщили, во сколько обществу обойдется ее отказ от аборта, если она родит неполноценного ребенка. Она даже показала мне цифры. Речь шла о миллионах. Именно столько стоит обществу содержать неполноценного индивида всю его жизнь. Мелинда была в отчаянии.

— Я не хочу обременять других! — сказала она. — Я хочу быть такой же нужной обществу, как и другие, во всех смыслах, и я хочу, чтобы мой ребенок тоже был нужным обществу, чтобы он жил полноценной жизнью, чтобы его уважали и любили. И я хочу этого ребенка. Он уже существует, уже живет у меня внутри. Значит, зачем-то он нужен! И даже если он родится слепым или глухим, он все равно останется ребенком. Человеком. А мы живем в демократическом обществе, и у меня есть право родить моего ребенка.

Но в конечном итоге Мелинда сделала аборт. У нее уже было двое здоровых детей, так что ее принадлежность к «нужным» не подвергалась сомнению.

В отличие от меня. И я была намерена родить и воспитать моего ребенка, каким бы он ни родился. Я хотела иметь семью. Я хотела жить с Юханнесом и нашим ребенком. Жить настоящей жизнью с человеком, которого люблю, делить с ним все горести и радости, заботиться о нем в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. И мне было плевать, во сколько это обойдется налогоплательщикам. Меня интересует только мой ребенок, моя семья, моя жизнь! Вот почему я заявила Петре, что никогда не пойду на аборт.

Но она, как оказалось, имела в виду совсем не аборт.

— Речь не об аборте, — сказала Петра. — Во всяком случае, пока мы не сделаем все анализы. Сейчас можно на ранней стадии определить, здоров ли ребенок, не так ли, Аманда?